Тема жизненная " В России нет друзей"
Oct. 22nd, 2012 08:42 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
myseaОригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
zamglavred в У России нет друзей...
– Помоги написать сочинение «Тема дружбы в русской литературе», просит двоюродный брат. – Я бы тебя не дергал, но в Интернете нет ничего абсолютно.
– Да быть не может! – отмахиваюсь я.
– Второй день ищу, – грустно подтверждает брат, и я, не выдержав, запускаю поисковик в твердой уверенности, что за 20 минут сумею найти для него приличную «рыбу». Время в сети летит незаметно. За окном уже вечер. «Рыбы» нет как нет, зато поставленная проблема встает во весь свой коварный и неразгаданный рост.
С кем и как дружили главные герои классических произведений русской литературы?
Евгений Онегин дружил с Ленским. В результате Ленский был убит. Отец Дубровского дружил с Троекуровым. В результате Троекуров отсудил у него имение. Петруша Гринев сначала подружился с Зуриным, и тот тут же обчистил друга на биллиарде. Потом его другом стал Швабрин... М-да. Про то, чем закончился «искренний союз, связующий Моцарта и Сальери», даже вспоминать не хочется.
Зато как-то сразу вспоминается лермонтовский Печорин, походя плюнувший в душу Максиму Максимовичу и застреливший Грушницкого. Тот, правда, сам хотел его убить, да и дружили они недолго. И вообще Печорин – не показатель, сам ведь проговаривается однажды, что, мол, «к дружбе неспособен: из двух друзей всегда один раб другого, хотя часто ни один из них в этом себе не признается; рабом я быть не могу, а повелевать в этом случае – труд утомительный, потому что надо вместе с этим и обманывать; да притом у меня есть лакеи и деньги!»
Надо сказать, очень интересно прочесть эту цитату через много лет после школьного разбора. Нам тогда говорили: «Видите, что делает с людьми капитализм! Есть у них лакеи и деньги, зато к дружбе они неспособны, потому что выстраивают ее по законам социального неравенства!» Помнится, я тогда спросил учительницу: «А как же Максим Максимович-то, живя при капитализме, остался нормальным человеком?» Ответ был потрясающим: «Но у него же лакеев и денег не было!»
Не было, между прочим, их и у Базарова из «Отцов и детей». Однако дружбе его с состоятельным и вполне поначалу готовым играть роль младшего партнера-ученика Аркадием Кирсановым это никак не поспособствовало. «Отношение Базарова к его товарищу бросает яркую полосу света на его характер, – писал модный литературный критик тех лет Дмитрий Писарев. – У Базарова нет друга, потому что он не встретил еще человека, который бы не спасовал перед ним. Личность Базарова замыкается в самой себе, потому что вне ее и вокруг нее почти нет вовсе родственных ей элементов». Как видим, ужасно похоже на Печорина. Вот только «лакеи и деньги» здесь ни при чем.
Но это уже 60-е годы XIX века. Возвращаясь в пушкинские времена, мы встречаем в них грибоедовского Чацкого, одинаково утонченно вышучивающего на балу и врагов, и старых друзей. Встречаем приятелей Бобчинского и Добчинского, сдающих друг друга при первой опасности. Встречаем готовых подружиться с первым встречным Чичиковым Манилова и Ноздрева. Где-то рядом бродят разочаровавшийся в дружбе предприниматель Александр Адуев из «Обыкновенной истории» Гончарова и многочисленные друзья Ильи Ильича Обломова, самый лучший и верный из которых, Штольц, женится на его девушке.
Не приносит отрады и пореформенная литература. Вот, например, подружились в поезде князь Мышкин и купец Рогожин. Даже крестами обменялись. Но встретили потом Настасью Филипповну. В итоге Мышкин оказался в психлечебнице, Рогожин – на каторге, а девушка вообще в морге.
Или вот подружился чеховский доктор Рагин с сумасшедшим Иваном Громовым, да и сам сошел с ума и умер, а его бывшие друзья ему в этом горячо поспособствовали. Складывается такое ощущение, что всех мало-мальски благородных героев Достоевского, Островского, Чехова, Бунина, Куприна в жизни окружают исключительно герои Салтыкова-Щедрина, который, похоже, в дружбу не верил и почти во всех своих произведениях готов был подозревать в ней лицемерие и коррупцию.
Есть, правда, еще заговорщики, правдиво описанные в «Бесах» Достоевского и сочувственно – в романе Горького «Мать». Но это уже совсем другая – «подпольная» – дружба, густо замешанная на крови.
Немалую роль, разумеется, в этой печальной картине играют и законы литературного жанра, согласно которым любое произведение должно содержать в себе конфликт, иначе оно может не заинтересовать читателя. Но все-таки французская литература каким-то образом умудряется соблюсти этот принцип, и подарить нам «Трех мушкетеров», немецкая – «Трех товарищей», английская – «Троих в лодке, не считая собаки». Какая русская классическая троица вспоминается нам в ответ? Разве что «Три богатыря». И ведь как давно это было!
Но к древнерусской литературе, действительно, стоит присмотреться. Время сохранило совсем немного литературных памятников, но большинство из них раскрывает тему дружбы вполне достойно. И в богатырских былинах, и в «Слове о полку Игореве», и в «Задонщине», несмотря на все конфликты, побеждает все-таки правда, и правда эта никогда не выглядит одинокой. Кирилл и Мефодий, Борис и Глеб, Петр и Феврония, Дмитрий Донской и Владимир Храбрый, Зосима, Савватий и Герман Соловецкие – вот лишь немногие, самые известные литературно-исторические содружества, достойными преемниками которых стали гражданин Минин и князь Пожарский в многочисленных повестях о Смуте. Большинство летописных князей, даже язычники Олег и Святослав, всегда окружены в своих произведениях верной дружиной, предательство или даже простое равнодушие которой воспринимается как из ряда вон выходящее событие.
Это желание сплотиться и встать вместе во имя правды можно заметить еще в произведениях XVIII века. Простаковым и Скотининым у Фонвизина и его современников противостоят Милон, Правдин и Стародум. Даже Пушкин и Гоголь, спускаясь в предшествующие столетия, рисуют в «Полтаве» и «Тарасе Бульбе» картины совершенно иного отношения к дружбе.
«Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки, – говорит перед битвой Тарас Бульба. – Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же как и мы, земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь – и там люди! также Божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, – видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, - любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе... так любить никто не может!»
Онегин, Печорин или Базаров, услышав такую речь, вероятно, посмеялись бы. Штольц или фон Корен пожали бы плечами. Но Петруша Гринев и Петя Ростов, Максим Максимович и Андрей Болконский, герои «Севастопольских рассказов» Толстого и «Молодой гвардии» Фадеева, наверное, поняли бы старого Тараса.
Жаль, конечно, что в нашей новой и новейшей литературе дружить по-настоящему, кажется, умеют одни только военные. Но ведь и недаром же еще император Александр III произнес на исходе золотого века русской культуры свою грустную крылатую фразу: «У России нет друзей, нашей огромности боятся... У России только два надежных союзника - ее армия и ее флот».
А как хотелось бы, чтобы у нашей страны и, значит, у нас с вами настоящих, надежных друзей было побольше!
Зато в СССР друзей, сколько угодно.Коллеги, верные друзья, Тимур вместе в командой, идущие-шагающие по Москве, гардемарины, опять же. Парадокс?
zamglavred в У России нет друзей...– Помоги написать сочинение «Тема дружбы в русской литературе», просит двоюродный брат. – Я бы тебя не дергал, но в Интернете нет ничего абсолютно.– Да быть не может! – отмахиваюсь я.
– Второй день ищу, – грустно подтверждает брат, и я, не выдержав, запускаю поисковик в твердой уверенности, что за 20 минут сумею найти для него приличную «рыбу». Время в сети летит незаметно. За окном уже вечер. «Рыбы» нет как нет, зато поставленная проблема встает во весь свой коварный и неразгаданный рост.
С кем и как дружили главные герои классических произведений русской литературы?
Евгений Онегин дружил с Ленским. В результате Ленский был убит. Отец Дубровского дружил с Троекуровым. В результате Троекуров отсудил у него имение. Петруша Гринев сначала подружился с Зуриным, и тот тут же обчистил друга на биллиарде. Потом его другом стал Швабрин... М-да. Про то, чем закончился «искренний союз, связующий Моцарта и Сальери», даже вспоминать не хочется.
Зато как-то сразу вспоминается лермонтовский Печорин, походя плюнувший в душу Максиму Максимовичу и застреливший Грушницкого. Тот, правда, сам хотел его убить, да и дружили они недолго. И вообще Печорин – не показатель, сам ведь проговаривается однажды, что, мол, «к дружбе неспособен: из двух друзей всегда один раб другого, хотя часто ни один из них в этом себе не признается; рабом я быть не могу, а повелевать в этом случае – труд утомительный, потому что надо вместе с этим и обманывать; да притом у меня есть лакеи и деньги!»
Надо сказать, очень интересно прочесть эту цитату через много лет после школьного разбора. Нам тогда говорили: «Видите, что делает с людьми капитализм! Есть у них лакеи и деньги, зато к дружбе они неспособны, потому что выстраивают ее по законам социального неравенства!» Помнится, я тогда спросил учительницу: «А как же Максим Максимович-то, живя при капитализме, остался нормальным человеком?» Ответ был потрясающим: «Но у него же лакеев и денег не было!»
Не было, между прочим, их и у Базарова из «Отцов и детей». Однако дружбе его с состоятельным и вполне поначалу готовым играть роль младшего партнера-ученика Аркадием Кирсановым это никак не поспособствовало. «Отношение Базарова к его товарищу бросает яркую полосу света на его характер, – писал модный литературный критик тех лет Дмитрий Писарев. – У Базарова нет друга, потому что он не встретил еще человека, который бы не спасовал перед ним. Личность Базарова замыкается в самой себе, потому что вне ее и вокруг нее почти нет вовсе родственных ей элементов». Как видим, ужасно похоже на Печорина. Вот только «лакеи и деньги» здесь ни при чем.
Но это уже 60-е годы XIX века. Возвращаясь в пушкинские времена, мы встречаем в них грибоедовского Чацкого, одинаково утонченно вышучивающего на балу и врагов, и старых друзей. Встречаем приятелей Бобчинского и Добчинского, сдающих друг друга при первой опасности. Встречаем готовых подружиться с первым встречным Чичиковым Манилова и Ноздрева. Где-то рядом бродят разочаровавшийся в дружбе предприниматель Александр Адуев из «Обыкновенной истории» Гончарова и многочисленные друзья Ильи Ильича Обломова, самый лучший и верный из которых, Штольц, женится на его девушке.
Не приносит отрады и пореформенная литература. Вот, например, подружились в поезде князь Мышкин и купец Рогожин. Даже крестами обменялись. Но встретили потом Настасью Филипповну. В итоге Мышкин оказался в психлечебнице, Рогожин – на каторге, а девушка вообще в морге.
Или вот подружился чеховский доктор Рагин с сумасшедшим Иваном Громовым, да и сам сошел с ума и умер, а его бывшие друзья ему в этом горячо поспособствовали. Складывается такое ощущение, что всех мало-мальски благородных героев Достоевского, Островского, Чехова, Бунина, Куприна в жизни окружают исключительно герои Салтыкова-Щедрина, который, похоже, в дружбу не верил и почти во всех своих произведениях готов был подозревать в ней лицемерие и коррупцию.
Есть, правда, еще заговорщики, правдиво описанные в «Бесах» Достоевского и сочувственно – в романе Горького «Мать». Но это уже совсем другая – «подпольная» – дружба, густо замешанная на крови.
Немалую роль, разумеется, в этой печальной картине играют и законы литературного жанра, согласно которым любое произведение должно содержать в себе конфликт, иначе оно может не заинтересовать читателя. Но все-таки французская литература каким-то образом умудряется соблюсти этот принцип, и подарить нам «Трех мушкетеров», немецкая – «Трех товарищей», английская – «Троих в лодке, не считая собаки». Какая русская классическая троица вспоминается нам в ответ? Разве что «Три богатыря». И ведь как давно это было!
Но к древнерусской литературе, действительно, стоит присмотреться. Время сохранило совсем немного литературных памятников, но большинство из них раскрывает тему дружбы вполне достойно. И в богатырских былинах, и в «Слове о полку Игореве», и в «Задонщине», несмотря на все конфликты, побеждает все-таки правда, и правда эта никогда не выглядит одинокой. Кирилл и Мефодий, Борис и Глеб, Петр и Феврония, Дмитрий Донской и Владимир Храбрый, Зосима, Савватий и Герман Соловецкие – вот лишь немногие, самые известные литературно-исторические содружества, достойными преемниками которых стали гражданин Минин и князь Пожарский в многочисленных повестях о Смуте. Большинство летописных князей, даже язычники Олег и Святослав, всегда окружены в своих произведениях верной дружиной, предательство или даже простое равнодушие которой воспринимается как из ряда вон выходящее событие.
Это желание сплотиться и встать вместе во имя правды можно заметить еще в произведениях XVIII века. Простаковым и Скотининым у Фонвизина и его современников противостоят Милон, Правдин и Стародум. Даже Пушкин и Гоголь, спускаясь в предшествующие столетия, рисуют в «Полтаве» и «Тарасе Бульбе» картины совершенно иного отношения к дружбе.
«Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки, – говорит перед битвой Тарас Бульба. – Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же как и мы, земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь – и там люди! также Божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, – видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, - любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе... так любить никто не может!»
Онегин, Печорин или Базаров, услышав такую речь, вероятно, посмеялись бы. Штольц или фон Корен пожали бы плечами. Но Петруша Гринев и Петя Ростов, Максим Максимович и Андрей Болконский, герои «Севастопольских рассказов» Толстого и «Молодой гвардии» Фадеева, наверное, поняли бы старого Тараса.
Жаль, конечно, что в нашей новой и новейшей литературе дружить по-настоящему, кажется, умеют одни только военные. Но ведь и недаром же еще император Александр III произнес на исходе золотого века русской культуры свою грустную крылатую фразу: «У России нет друзей, нашей огромности боятся... У России только два надежных союзника - ее армия и ее флот».
А как хотелось бы, чтобы у нашей страны и, значит, у нас с вами настоящих, надежных друзей было побольше!
Зато в СССР друзей, сколько угодно.Коллеги, верные друзья, Тимур вместе в командой, идущие-шагающие по Москве, гардемарины, опять же. Парадокс?
